И настойчиво переспросил:

– А в вине на самом деле был яд?

– Нет никаких сомнений, Имхотеп. Мои молодые помощники дали допить остатки вина животным, и те подохли, кто раньше, кто позже.

– А как же я? Я пил это же вино часом раньше, и ничего не случилось.

– Значит, тогда в нем еще не было отравы. Яд всыпали позже.

Имхотеп ударил кулаком одной руки по ладони другой.

– Здесь у меня в доме, – заявил он, ни одна живая душа не осмелилась бы отравить моих сыновей. Такого не может быть. Ни одна живая душа, говорю я!

Мерсу чуть наклонил голову. Лицо его было непроницаемо.

– Об этом судить тебе, Имхотеп.

Имхотеп стоял, нервно почесывая за ухом.

– Я хочу, чтобы ты послушал одну историю, – вдруг сказал он.

Он хлопнул в ладоши и, когда вбежал слуга, приказал:

– Приведи сюда пастуха.

И, обратившись к Мерсу, объяснил:

– Этот мальчишка немного не в себе. Он с трудом понимает, что ему говорят, и порой плетет нечто несуразное. Но глаза у него есть, и видит он хорошо. Он всей душой предан моему сыну Яхмосу, который добр к нему и терпим к его недостаткам.

Вошел слуга, таща за руку худого темнокожего мальчишку с раскосыми глазами и напуганным, бессмысленным лицом. На пастухе, кроме короткого передника, ничего не было.

– Говори, – приказал Имхотеп. – Повтори то, что ты мне только что рассказал.

Мальчишка стоял повесив голову и теребил свой передник.

– Говори, – крикнул Имхотеп.

Опираясь на палку и прихрамывая, в зал вошла Иза. Она вгляделась в присутствующих тусклыми глазами.

– Ты пугаешь ребенка. Ренисенб, возьми-ка у меня сушеную ююбу, дай ее мальчишке. А ты, дитя, расскажи нам, что ты видел.

Мальчик посмотрел на Изу, потом на Ренисенб.

– Вчера, когда ты заглянул во двор, ты увидел… – решила помочь ему Иза. – Что ты увидел?

Но мальчишка отвел глаза в сторону и, покачав головой, пробормотал:

– Где мой господин Яхмос?

– Твой господин Яхмос желает, чтобы ты поведал нам свою историю, – произнес жрец ласковым, но властным тоном. – Не бойся. Никто тебя не обидит.

Лицо мальчика стало осмысленным.

– Господин Яхмос всегда милостив ко мне, а потому я выполню его желание.

И снова замолчал. Имхотеп хотел было опять прикрикнуть на него, но, встретив взгляд лекаря, сдержался.

И вдруг мальчишка затараторил, волнуясь, глотая слова, оглядываясь по сторонам, словно боялся, что его услышит кто-то невидимый.

– С палкой в руках я гнался за осликом, которому покровительствует Сет [24] и который вечно проказничает. Он вбежал в ворота, что ведут во двор, и когда я заглянул туда, то увидел дом. На галерее никого не было, но стоял сосуд с вином. А потом из дома на галерею вышла женщина, одна из хозяек дома. Она подошла к сосуду с вином, подержала над ним руки и потом.., потом, наверное, скрылась в доме. Не знаю точно, потому что я услышал шаги, повернулся и увидел, что господин Яхмос возвращается с полей. Я опять начал искать ослика, а господин Яхмос вошел во двор.

– И ты не предупредил его! – гневно воскликнул Имхотеп. – Ты ничего ему не сказал!

– Откуда мне было знать, что затевается что-то дурное? – закричал мальчишка. – Я видел только, что госпожа стояла, держала руки над сосудом с вином и улыбалась… Больше я ничего не видел…

– Мальчик, кто была эта госпожа? – спросил жрец.

Мальчишка покачал головой, на его лице снова появилось выражение тупой безучастности.

– Не знаю. Должно быть, кто-то из хозяек этого дома. Я их не знаю. Мое стадо пасется в самом дальнем конце владений. На ней было платье из беленого холста.

Ренисенб вздрогнула.

– Может, служанка? – спросил жрец, зорко следя за мальчишкой.

Мальчишка решительно покачал головой.

– Нет, не служанка… У нее были накладные волосы и украшения. На служанке украшений не бывает.

– Украшения? – переспросил Имхотеп. – Какие украшения?

Мальчишка ответил уверенно и с готовностью, словно наконец преодолел страх и не сомневался в правдивости своих слов.

– Три нитки бус, а посредине с них свисали золотые львы…

Палка Изы со стуком упала на пол.

У Имхотепа вырвался стон.

– Если ты лжешь, мальчик… – пригрозил Мерсу.

– Это правда. Клянусь, что правда, – в полный голос закричал мальчишка.

Из боковых покоев, где лежал Яхмос, чуть слышно донеслось:

– В чем дело?

Мальчишка метнулся в открытую дверь и притаился возле ложа, на котором покоился Яхмос.

– Господин, они хотят меня пытать.

– Нет, нет. – Яхмос с трудом повернул голову, лежавшую на подголовнике из резного дерева. – Не обижайте ребенка. Он простодушен, но честен. Обещайте мне.

– Конечно, конечно, – заверил его Имхотеп. – В этом нет нужды. Нам и так ясно, что мальчишка сказал о том, что видел, – вряд ли он все это выдумал. Иди, дитя, только не уходи далеко. Побудь возле усадьбы, чтобы мы могли позвать тебя, если ты еще нам понадобишься.

Мальчишка поднялся на ноги, бросив жалостливый взгляд на Яхмоса.

– Ты болен, господин?

– Не бойся, – чуть улыбнулся Яхмос. – Я не умру. А сейчас иди, делай, как тебе велели.

Радостно улыбаясь, пастушонок вышел. Жрец оттянул веки глаз Яхмоса, пощупал, как быстро струится кровь под кожей. Потом, посоветовав ему заснуть, снова вышел в главный зал.

– По описанию мальчишки ты узнаешь, кто это? – спросил он у Имхотепа.

Имхотеп кивнул. Его отливающие темной бронзой щеки приобрели болезненно-лиловый оттенок.

– Только у Нофрет было платье из беленого холста. Эту новую моду она привезла из Северных Земель. Но всю ее одежду замуровали вместе с ней, – сказала Ренисенб.

– И три нитки бус с львиными головами из золота – это мой подарок, – признался Имхотеп. – Такого ожерелья больше ни у кого в доме нет. Оно было дорогим и необычным. Все ее украшения, кроме дешевых бус из сердолика, были погребены вместе с ней и замурованы в гробнице.

Он воздел руки к небу.

– За что мне столь жестокая кара? За что преследует меня и мстит мне женщина, к которой я благоволил, которую с почетом ввел в свой дом, а потом, когда она умерла, должным образом, не скупясь, совершил обряд ее погребения? Я делил с ней свою трапезу – свидетели могут поклясться в том. Ей не на что было жаловаться – я делал для нее больше, чем следует и подобает, и готов был пожертвовать ради нее благополучием кровных своих сыновей. Почему же приходит она из Царства мертвых, чтобы карать меня и мою семью?

– Мне кажется, – задумчиво отозвался Мерсу, – что усопшая не желает зла тебе. В вине, когда ты его пил, яда не было. Кто из твоей семьи нанес покойной тяжкое оскорбление?

– Женщина, которая сама уже умерла, – ответил Имхотеп.

– Понятно. Ты говоришь о жене твоего сына Яхмоса?

– Да. – Имхотеп помолчал, а потом снова воззвал:

– Что мне делать, достопочтенный Мерсу? Как воспрепятствовать злой воле усопшей, которая жаждет мести? Будь проклят тот день, когда я впервые привел эту женщину к себе в дом!

– Да, будь проклят тот день! – низким голосом отозвалась Кайт, появившись в дверях, ведущих в женские покои.

Глаза ее опухли от слез, а на невыразительном лице запечатлелась такая сила и решительность, что оно стало значительным. Низкий и хриплый голос ее дрожал от гнева.

– Будь проклят тот день, когда ты привел Нофрет в наш дом, Имхотеп, ибо тем самым ты обрек на смерть самого умного и самого красивого из своих сыновей! Она убила Сатипи и Себека, она чуть не отправила на тот свет Яхмоса. Кто следующий? Пощадит ли она детей – она, которая посмела толкнуть мою маленькую Анх? Нужно что-то предпринять, Имхотеп!

– Да, нужно что-то предпринять, – эхом отозвался Имхотеп, с мольбой глядя на жреца.

Жрец с полным пониманием кивнул головой.

– Пути и способы существуют, Имхотеп. Владея доказательствами того, что произошло, мы можем начать действовать. Я имею в виду твою покойную жену Ашайет. Она была родом из влиятельной семьи. Она может воззвать к могущественным силам в Царстве мертвых, которые встанут на твою защиту и над которыми у Нофрет нет власти. Будем держать совет, как приступить к исполнению нашего замысла.