– Это разумное предостережение, – задумался Имхотеп.

Затем он встал.

– Пора идти. У меня тысяча дел. Пришли бальзамировщики, надо готовиться к погребению Сатипи. Смерть стоит недешево, очень недешево. Одно погребение за другим.

– Будем надеяться, – поспешила утешить его Иза, – что это в последний раз. Пока, конечно, не наступит мой черед.

– Надеюсь, ты еще долго проживешь, дорогая Иза!

– Не сомневаюсь, что ты надеешься, – усмехнулась Иза. – Но только на мне, пожалуйста, не скупись. Дурно это будет выглядеть. В мире ином мне понадобится много вещей. Не только еда и питье, но и фигурки слуг, хорошей работы доска для игр, благовония и притирания, и я требую, чтобы у меня были самые дорогие канопы из алебастра.

– Конечно, конечно. – Имхотеп нетерпеливо переминался с ноги на ногу. – Когда наступит этот печальный день, все будет сделано, как того требует мой долг. Признаюсь, по отношению к Сатипи я подобного чувства долга не испытываю. Не хотелось бы сплетен, но при столь странных обстоятельствах…

И, не завершив своих объяснений, Имхотеп поспешил уйти.

Иза иронически улыбнулась тому, что лишь в этих последних словах Имхотеп позволил себе признаться, что не считает смерть столь любезной его сердцу наложницы несчастным случаем.

Глава 14

Первый месяц Лета, 25-й день

Когда мужчины вернулись из судебной палаты правителя, где было должным образом подтверждено распоряжение о введении совладельцев в их права, в доме воцарилось ликование. Только Ипи, которому в последнюю минуту было отказано по причине молодости лет, впал в мрачное состояние духа и куда-то намеренно скрылся.

Имхотеп, пребывая в отличном настроении, велел принести на галерею сосуд с вином, который поместили в специальную подставку.

– Пей, сын мой, – распорядился он, хлопнув Яхмоса по плечу. – Забудь на время о смерти жены. Будем думать только о светлых днях, что ждут нас впереди.

Сыновья выпили с отцом за то, чтобы его слова сбылись. Однако тут им доложили о краже одного из волов, и они поспешили проверить, насколько это известие соответствует истине.

Когда Яхмос через час снова появился во дворе, он выглядел усталым и возбужденным. Он подошел туда, где по-прежнему стоял сосуд с вином, зачерпнул из него бронзовым ковшом и уселся на галерее, неторопливо прихлебывая вино. Через некоторое время подошел и Себек.

– Ха! – радостно воскликнул он. – Вот теперь давай выпьем за то, что нас наконец ждет благополучное будущее! Сегодня у нас счастливый день, а, Яхмос?

– Еще бы. Сразу жизнь станет легче во всех отношениях, – спокойно согласился Яхмос.

– И почему тебя ничто не волнует, а, Яхмос? – расхохотался Себек и, зачерпнув ковшом вина, выпил его залпом, а потом, облизнув губы, поставил ковш на стол. – Вот теперь посмотрим, по-прежнему ли отец будет вести хозяйство по старинке или мне удастся уговорить его быть более современным.

– На твоем месте я бы не торопился, – предостерег его Яхмос. – Уж очень ты горяч.

Себек ласково улыбнулся брату. Он был в приподнятом расположении духа.

– А ты, как обычно, верен поговорке: медленно, но верно, – усмехнулся он.

Ничуть не обидевшись, Яхмос ответил с улыбкой:

– В конце всегда убеждаешься, что так лучше. Кроме того, отец был щедр к нам. Лучше его не раздражать.

– Ты в самом деле любишь отца? – с любопытством взглянул на него Себек. – До чего же у тебя доброе сердце, брат! Вот мне, например, ни до кого нет дела, кроме себя. А потому, да здравствует Себек!

И он одним глотком опорожнил еще ковш вина.

– Остерегись, – посоветовал ему Яхмос. – Ты сегодня почти не ел. Порой, если выпить вина… И замолчал, губы его свело судорогой.

– Ты что, Яхмос?

– Ничего… Ни с того ни с сего стало больно… Я… Ничего…

Однако лоб его покрылся испариной, и он отер его левой рукой.

– Ты побледнел.

– Только что я себя чувствовал отлично.

– Уж не подложил ли кто яда в это вино? – расхохотался Себек и снова потянулся к сосуду с вином. И так и остался с протянутой рукой, согнувшись пополам от внезапного приступа боли.

– Яхмос, – задохнулся он, – Яхмос, я тоже…

Яхмос, скрючившись, сполз с сиденья. У него вырвался хриплый стон. Лицо Себека исказилось от муки.

– Помогите, – закричал он. – Пошлите за лекарем…

Из дома выскочила Хенет.

– Ты звал? Что такое? Что случилось?

Ее крики услышали другие.

– Вино.., отравлено, – еле слышно произнес Яхмос. – Пошлите за лекарем…

– Опять беда! – завизжала Хенет. – Наш дом и вправду проклят. Скорее! Спешите! Пошлите в храм за жрецом Мерсу, он опытный и знающий лекарь.

Имхотеп нервно ходил взад-вперед по главному залу. Его красивые одежды были испачканы и измяты, но он их не менял и не мыл тела. Лицо его осунулось от беспокойства и страха.

В глубине дома слышались приглушенные причитания и плач – плакали женщины, проклиная злой рок, опустошающий дом. Громче других рыдала Хенет.

Из бокового покоя доносился громкий голос лекаря и жреца Мерсу, который пытался привести в чувство Яхмоса. Ренисенб, потихоньку проскользнув с женской половины в главный зал, прислушалась, и ноги сами понесли ее к отворенной двери, где она остановилась, уловив нечто успокоительное в звучных словах молитвы, которую нараспев читал жрец от лица Яхмоса.

– О, Исида, великая в своем могуществе, укрой меня от всего худого, злого и кровожадного, заслони от удара, нанесенного богом или богиней, от жаждущих мести мертвых мужчины или женщины, что задумали погубить меня…

Еле слышный стон сорвался с губ Яхмоса. Ренисенб тоже присоединилась к молитве жреца:

– О, Исида, великая Исида, спаси его, спаси моего брата, Яхмоса, ведь ты умеешь творить чудеса… От всего худого, злого и кровожадного, повторила она и в смятении подумала: «Вот в чем причина того, что происходит у нас в доме… В злобных, кровожадных мыслях убитой женщины, жаждущей мести».

И тогда она мысленно обратилась прямо к той, о ком думала:

«Ведь не Яхмос убил тебя, Нофрет, и, хотя Сатипи была его женой, почему он должен отвечать за ее поступки? Она никогда не слушалась его, да и других тоже. Сатипи, которая убила тебя, умерла. Разве этого не достаточно? Умер и Себек, который только грозился, но не причинил тебе никакого зла. О, Исида, не дай Яхмосу умереть, спаси его от мести и ненависти Нофрет».

Имхотеп, который в полной растерянности продолжал метаться по залу, поднял глаза и увидел дочь. Лицо его стало ласковым.

– Подойди ко мне, Ренисенб, дочь моя.

Она подбежала к отцу, и он обнял ее.

– Отец, что они говорят?

– Что у Яхмоса еще есть надежда, – глухо отозвался он. – А Себек… Тебе известно про Себека?

– Да, да. Разве ты не слышишь причитаний?

– Он умер на рассвете, – сказал Имхотеп. – Себек, мой сильный и красивый сын. – Голос его прервался, он умолк.

– О, какой ужас! И ничего нельзя было сделать?

– Было сделано все что можно. Ему давали снадобья, чтобы рвотой исторгнуть яд. Поили соком целебных трав. Его обложили священными амулетами и читали над ним всесильные заклинания. И все бесполезно. Мерсу искусный лекарь. Если он не мог спасти моего сына, значит, на то была воля богов.

Голос жреца-лекаря оборвался на высокой заключительной ноте заклинания, и он появился, отирая пот со лба.

– Ну? – бросился к нему Имхотеп.

– Милостью Исиды твой сын остался в живых, – торжественно провозгласил лекарь. – Он еще слаб, но опасность миновала. Власть зла слабеет.

И продолжал обыденным тоном:

– К счастью, Яхмос выпил гораздо меньше отравленного вина, чем Себек. Он отпивал по глотку, а Себек, по-видимому, опрокинул в себя не один ковш.

– Вот и тут сказалась разница между братьями, – печально проговорил Имхотеп. – Яхмос робкий, осторожный, медлительный, он никогда не спешит, даже когда ест и пьет. А Себек, расточительный и щедрый, ни в чем не знал меры и, увы, поступал опрометчиво.